У россии нет врагов кроме сырных пирогов
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Клеветникам России 1831-2017
- В 1830 году поляки подняли мятеж под лозунгом восстановления независимой «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года, то есть не только на собственно польских территориях, но и на русских территориях, населённых белорусами и малороссами, ни много, ни мало. Бунт этот гонористые ляхи гордо называют Powstanie listopadowe или даже Wojna polsko-rosyjska, хотя всё проиходило в Царстве Польском, то есть на территории Российской Империи и никак не могло быть «польско-русской войной».
По плану одного из заговорщиков, подпоручика гвардейских гренадер Петра Высоцкого, сигналом для восстания должно было послужить убийство В.к. Константина Павловича и захват казарм русских войск. В первых числах октября на улицах были расклеены прокламации и появилось объявление, что Бельведерский дворец в Варшаве (местопребывание Наместника Польши Константина Павловича) с нового года сдаётся внаймы. Ну а чего было мелочиться спесивой шляхте, за 60 лет до этого показательно просравших собственное государство?
С наступлением вечера 29 ноября 1830 года вооружённые польские студенты собрались в Лазенковском лесу, а в казармах вооружались полки. В 6 часов вечера Пётр Высоцкий вошёл в казарму подхорунжих и воскликнул: «Братья, час свободы пробил!», ему отвечали: «Да здравствует Польша!». Высоцкий во главе ста пятидесяти подхорунжих напал на казарму гвардейских улан, тогда как 14 заговорщиков двинулись к Бельведеру. Однако, когда они ворвались во дворец, обер-полицмейстер Любовицкий поднял тревогу, и Константин Павлович успел бежать и спрятаться.
Нападение Высоцкого на казарму улан также провалилось, однако вскоре к нему пришли на подмогу 2000 студентов и толпа рабочих. Восставшие убили шестерых польских генералов, сохранявших верность Царю (включая военного министра Гауке). Был взят арсенал.
Однако потом что-то пошло не так, и 19 августа 1831 года Русские войска осадили Варшаву. Со стороны Воли были расположены главные силы Императорской армии, со стороны Праги — корпус Розена, которому Паскевич приказал попытаться овладеть Прагой с помощью внезапного нападения.
Граф Ян Круковецкий, видя опасность положения, вступил в переговоры с Паскевичем. Последний предложил некоторые гарантии и амнистию, которая не распространялась, однако, на поляков «восьми воеводств». Наоборот, Круковецкий, истинный шлях, по-прежнему выставлял требование возвращения Литвы и Руси, заявив, что поляки «взялись за оружие для завоевания независимости в тех границах, которые некогда отделяли их от России».
На рассвете 6 сентября после интенсивного артиллерийского обстрела русская пехота пошла в атаку и взяла в штыки редуты первой линии. Высоцкий был ранен и попал в плен. Дембинский и Круковецкий предприняли вылазку, пытаясь вернуть первую линию, но были отбиты. Паскевич устроил свою ставку в Воле, и на протяжении ночи бомбардировал вторую линию; польская артиллерия отвечала слабо, за нехваткой зарядов.
7 сентября в 3 часа утра в Волю явился Прондзинский с письмом Круковецкого, в котором содержалось изъявление покорности «законному Государю». Но когда Паскевич потребовал безусловного подчинения, Прондзинский заявил, что это слишком унизительно, и он не имеет на то полномочий от сейма. В Варшаве собрался сейм, который однако обрушился на Круковецкого и правительство с обвинениями в измене. В половине второго Паскевич возобновил бомбардировку. Русская армия, построившись тремя колоннами, начала приступ. Штыковая контратака поляков была отбита картечью.
В 4 часа Русские войска с музыкой атаковали укрепления и взяли их. После этого вновь явился Прондзинский с письмом Круковецкого, заявившего, что получил полномочия на подписание капитуляции. Однако сейм не утвердил её, предложив другие условия. Утром 8 сентября Императорские войска вступили в Варшаву через открытые ворота, и Паскевич написал Государю: «Варшава у ног Вашего Величества».
Всё это время Европа, конечно же, немедленно осудила попытки России навести порядок на своей территории и бурно обсуждала — активно вмешаться и поддержать поляков или остаться в стороне. Глядя на европейские прения, Пушкин не выдержал и написал своё знаменитое стихотворение, аккурат когда Русские войска осадили столицу Царства Польского.
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир.
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля.
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
1831
Примечательно, что стихотворение было одобрено Императором Николаем I, однако вызвало раскол в среде русской интеллигенции.
Весть об успешном штурме Варшавы совпала с очередной годовщиной Бородинского сражения, так что Пушкин написал второе стихотворение на эту тему. Там поэт цитирует пренебрежительную характеристику России, которую давали ей французские дипломаты и просветители.
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русской штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь —
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!»
Сбылось — и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы? Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши участь решена…
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.
Времена не меняются, как и европейская русофобия и попытки развалить Россию.
В 2004 году уже наш современник, Владимир Веров, написал свою актуальную версию знаменитого стихотворения, оказавшуюся столь созвучной пушкинской лире, что многие так и приписывают её перу солнца русской поэзии.
Клеветникам России 2004
Животный утоляя страх
Времен двенадцатого года,
Европа пляшет на костях
Ей ненавистного народа.
И грозный брит и грузный швед,
И галл, презрительно лукавый,
Плюют остервенело в след
Его тысячелетней славы.
И мутной злобою кипят,
За них попрятавшись блудливо,
Поляк спесивый, лит и лат,
Эстонец – пасынок залива.
Хохол с натуги ворот рвет,
За ляхом тянется к европам,
Спеша за шнапс и бутерброд
Служить в неметчине холопом.
И мир вокруг по швам трещит,
И шрамы набухают кровью,
А мы как прежде держим щит
Пустому вопреки злословью.
Умолкни, лживая молва –
Пускай узнают поименно:
Россия все еще жива!
Не пали отчие знамена!
Александр III за словом в карман не лез
Но начнём с наиболее известных:
Наверняка многие знают известную историю одного «политического преступления»… Бузивший в кабаке крестьянин заявил, что ему» и на царя плевать». И подкрепил слова делом: плюнул на висящий здесь же портрет Александра III.
Дела «об оскорблении Величества» доводились до сведения императора. «Оскорбителя» приговорили к шести месяцам тюрьмы, о чем и сообщили монарху. Александр III хохотал.
— Он наплевал на мой портрет, и я же за это буду его кормить шесть месяцев?
Резолюция императора состояла из трех пунктов:
1. Императорских портретов впредь в кабаках не вешать.
2. «Оскорбителя» послать подальше.
3. Передать ему, что император тоже на него плевал.
Интересно, что этот же анекдот рассказывали о Николае I. Что ж, это закономерно. Многие отмечали сходство характеров внука и деда.
Характерен известный эпизод с рыбалкой, которую Александр III очень любил. Однажды, когда он рыбачил на Карпином пруду, к нему примчался министр иностранных дел и стал настойчиво просить немедленно принять посла какой-то западной державы по важному европейскому делу. На что Александр III ответил: «Когда русский Царь удит рыбу, Европа может подождать».
Известны его слова, ставшие уже крылатыми, только часто их цитируют в урезанном виде, полностью они звучат так: «Во всём мире у нас только два верных союзника — наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся на нас».
Он не вмешивался в дела других стран, но и своей страной не давал помыкать. Вот один пример.
Спустя год после его восшествия на престол, афганцы, науськиваемые английскими инструкторами, решили откусить кусок территории, принадлежащей России. Приказ царя был лаконичен: «Выгнать и проучить, как следует!», что и было сделано.
Посол Британии в Санкт-Петербурге получил предписание выразить протест и потребовать извинений. «Мы этого не сделаем» — сказал император и на депеше английского посла написал резолюцию: «Нечего с ними разговаривать». После этого он наградил начальника пограничного отряда, орденом Святого Георгия 3-й степени.
После инцидента Александр III сформулировал свою внешнюю политику предельно кратко: «Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию!»
А вот малоизвестные резолюции Александра III:
Елизавета Вестман, вдова адмирала С. С. Лесовского (заслуженного морского офицера, занимавшего пост Управляющего Морским министерством), получала за мужа пенсию. Решив вступить во второй брак (в этом случае выплата пенсии прекращалась) и желая сохранить пенсию, вдова подала соответствующее прошение на высочайшее имя.
В прошении она выражала уверенность, что Государь и Россия «не забыли службу ее мужа». Государь отказал с резолюцией: «Ни я, ни Россия не забыли службу почтеннейшего Степана Степановича, а вот вдова его забыла».
Дошедшие до нас остроты Александра намекают не только на прекрасное чувство юмора, но и на живость ума и умение и импровизировать.
Взойдя на престол, Александр III спросил у знатоков истории, чьим сыном был Павел I.
— Скорее всего, графа Салтыкова.
— Слава тебе Господи! — воскликнул Александр III, — Значит, мы русские.
Но происхождение Павла I, усилиями Екатерины Великой, было окутано ореолом таинственности. Неудивительно, что в другой раз император получил другой ответ:
— Отец Павла Петровича — император Пётр Фёдорович.
— Слава Богу, мы законные! — ответил Александр.
В конце XIX века можно было и посмеяться. Никто давно уже не сомневался в легитимности ни Александра III, ни самой династии.
Хотя родственные связи для людей знатных, естественно, важны. Тем более, для императорской фамилии. Великий князь Николай Николаевич, кузен Александра III, решил жениться. Избранницей его стала купчиха, да ещё ко всему — разведенная.
На подобный союз требовалось согласие главы правящего дома. Император согласился, с условием: этот союз он будет игнорировать; и у жены кузена не будет официального положения при дворе.
Перед свадьбой невеста потребовала, чтобы великий князь добился для нее должности. Когда просьба дошла до императора, тот вообще запретил кузену жениться. Как заметил Александр, он в родстве со всеми европейскими дворами, а вот с петербургским Гостиным двором не был. И быть не хочет.
При необходимости император умел быть дипломатичным.
В 1891 году Петербург посетила французская эскадра. Торжественная встреча, звучат гимны обеих держав, военные с обеих сторон берут под козырек… Вот только французский гимн — «Марсельеза» — в России запрещен.
Представим картину: звучит запрещенный революционный гимн, и российский император Александр III, как полагается военному, берет под козырек… Отказаться нельзя, мероприятие официальное и важное для налаживания отношений с Францией.
Гофмаршал (чин, ответственный за дворцовое хозяйство и организацию приемов) В. С. Оболенский обратил внимание императора на этот щекотливый момент.
Выслушав, Александр сказал:
— Мы же не можем дать французам другой гимн? Играйте тот, какой есть. Ничего, после «Марсельезы» они шапки снимут и «Боже, царя храни!» выслушают!
Иногда дипломатия Александра III имела и другую сторону…
Императору сообщили, что по политическому делу арестовали писательницу Цебрикову (тогдашняя «оппозиционерка», писатель, публицист). Александр III наложил резолюцию: «Отпустите старую дуру!» Это был удар по репутации! Над шуткой смеялся весь Петербург, включая ультрареволюционный. Карьера Цебриковой была загублена.
Иной раз приближенные правителей не только записывают становящиеся анекдотами события, но и сами в них участвуют. Так что многие «ляпы» правителей в реальности — дело рук приближенных:
Однажды Александр III, взглянув в окно Гатчинского дворца на железнодорожную станцию, сказал:
— Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция — между дворцом и военным полем и отчасти его закрывает.
Через несколько дней император снова взглянул в окно.
— Со мной творится что-то странное — я не вижу станции!
Выяснилось, что станцию перенесли в сторону так, чтобы она не загораживала военного поля. Александр удивился:
— Да зачем же?!
— Ваше Величество изволили повелеть перенести станцию.
— Что ни скажешь, из всего сделают высочайшее повеление!
Александр III о своих высших чиновниках:
— Когда докладывает Дурново (директор Департамента полиции), я все понимаю, а он ничего не понимает; когда Витте (министр финансов) — он все понимает, зато я не понимаю; а когда Кривошеин (управляющий Министерством путей сообщения) — не понимаем ни он, ни я.
И еще одна история. Почти неприличная — но. из песни слов не выкинешь.
Перед экзаменом в морском кадетском корпусе кадет Зуров оказался в учебной части. Инспектора классов вызвали по срочному делу, Зуров же увидел типографскую форму с текстом контрольных задач. Запомнить было невозможно, переписать не успеть.
Решение нашлось! Спустив штаны, кадет уселся на типографский камень. И едва успел привести себя в порядок до возвращения инспектора. После друзья Зурова списали с отпечатка текст контрольной.
Естественно, когда весь курс блестяще справился с заданием, начальство заподозрило неладное. Когда причина выяснилась, Зурову грозило исключение из корпуса и разжалование в матросы. Но Александр III не утвердил решения, со следующей резолюцией:
«Дело прекратить. Кадета Зурова наградить за находчивость. Такие смелые и инициативные офицеры нужны русскому флоту».
Возможно, это байка… Впрочем, вполне в духе Александра III. Но кадет, а впоследствии капитан 2-го ранга Зуров существовал в реальности. В Цусимском сражении он, старший офицер крейсера «Светлана», погиб в неравном бою вместе с крейсером.
Когда англичане посягнули на российские интересы в Афганистане.
«Он подошёл к столу из камня, ударил кулаком — стол разлетелся. Всю казну на войну! Англичанам это стало известно. И только этого было достаточно, чтобы война была остановлена», — рассказывал Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский, председатель отдела внешних церковных связей Московского Патриархата.
И из забавного напоследок: когда командующий военным округом М.И. Драгомиров забыл поздравить Александра III с Днем рождения и вспомнил об этом лишь на третий день. Недолго думая, генерал послал телеграмму: «Третий день пьем здоровье Вашего Величества», на что сразу получил ответ: «Пора бы и кончить».